Натан Зах

          Натан Зах (Зайдельбах) родился в 1930 году в Берлине и в возрасте четырёх лет приехал с родителями (отец родом из Германии, мать – из Италии) в подмандатную Палестину. Детство прошло в Хайфе. На годы его армейской службы пришлась война за Независимость.
          Изучал философию и литературу в Иерусалимском университете, прекратил занятия из-за нехватки средств, впоследствии закончил Тель-Авивский университет по кафедре ивритской литературы.
          Натан Зах читал лекции в Тель-Авивском университете, с 1977 года – профессор литературы Хайфского университета. Печатается с 1951 года. Редактировал новаторские журналы “Ликрат” (1952–53, совместно с Б. Хрушовским) и “Иохани” (1961–67, совместно с О. Бернштейном). Зах оказал весьма значительное влияние на формирование нового направления в израильской поэзии 1950–60-х годов, условно называемого Дор ха-медина (буквально “поколение государства”, к которому относятся Д. Авидан, И. Амихай, Д. Равикович и другие.
          Наиболее известны сборники стихотворений Заха “Ширим ришоним” (“Ранние стихотворения”, 1955), “Ширим шоним” (“Разные стихотворения”, 1960), “Кол хе-халав ве-ха-дваш” (“Все молоко и весь мед”, 1966) и новое издание “Ширим шоним” (1974). Характерными особенностями поэзии Заха являются субъективированный лиризм, слитый с приглушенной иронией, и эмоционально обостренное ощущение разорванной ритмики человеческой судьбы. Сборник “Цфонит мизрахит” (“К северо-востоку”, 1979) включает стихи 1967–78 годов, в том числе лирические циклы, связанные с пребыванием Заха в Англии и других странах Западной Европы. Опытом осмысления новейших процессов в израильской литературе являются критические очерки и исследования Заха, в том числе статья “Махашавот ал ширим шел Алтерман” (“Размышления о поэзии Альтермана”, “Ахшав”, №3–4, 1959) и книга “Зман ве-ритмус эцел Бергсон ве-ха-шира ха-модернит” (“Время и ритм у Бергсона и современная поэзия”, 1966), где стиховедческий анализ обусловлен ощущением общности проблематики новой поэзии и философского интуитивизма.
          Зах выступает и как переводчик (в том числе собственных стихотворений на английский язык). Русские переводы нескольких стихотворений Заха опубликованы в журнале “22” (№ 1, 1978).

 

 

ЕСТЬ ЦВЕТЫ

Видел золотое поле?
Ветер осени на воле?
Тает день. В закатном свете.
Колоски горят, как свечи.

Красное, ты видел поле?
То, пунцовое от крови,
Где полег и брат и враг?
А теперь там красный мак.

Видел черные поля,
Там, где вспахана земля?
Те поля теперь пустеют,
Спит земля и солнце греет.

Видел белые поля,
Где от слез горька земля?
Там окаменели слезы.
Камни превратились в розы.

Мальчик, ты не рви цветы,
А постой тихонько, ты
Средь цветов, что отцветут,
Или песней в мир войдут.

Перевод И. Рапопорт

 

 

ДАЙ МНЕ ТО, ЧТО У ДЕРЕВА ЕСТЬ

Дай мне то, что у дерева есть и чего ему не потерять.
И дай мне способность терять то, что у дерева есть.
Тонкие эти черты. И ветер, чертящий летнею ночью.
И тьму, в которой нет ни чертежа, ни облика.
Дай мне облики те, что были и нет их теперь.
Смелость — думать о том, что пропало. Дай мне
Глаз, чтоб осилить то, что он видит. И руку —
Тверже, чем то, что она просит.
Оставь мне наследство так, чтобы мне не досталось
Ничего из того, что соскочит в момент полученья.
Дай мне способность коснуться без страха
Именно этих предметов, из тех, что нельзя получить
В наследство. Дай подступиться.

Перевод В. Глозмана

 

ЧАЙ ПОД ДЕРЕВЬЯМИ
(Идиллия)

Чай под деревьями
в саду у водонапорной башни,
мисс Роз, румяная,
как романтическая роза,
хихикает и подает чай
и бисквиты.

Легкий ветерок развевает
шерсть кобеля Смайли,
свернувшегося клубком и видящего
собачьи сны, кто знает.
Деятельная жена священника
сжимает и разжимает руки,
привычная к роли хозяйки,
она чувствует себя несколько неловко,
а может, она терзается
из-за базара, что не удался,
в надежде на будущий,
что пройдет успешно, ибо Бог справедлив.

Профессор Арнольд Эдвардс,
чья новая книга о Шекспире
не удостоилась похвал критики,
благодушно набивает трубку,
бубнит и выдувает дым,
вежливо посмеивается ни о чем,
будто никакого Шекспира в мире и не бывало.
В саду его дома, в соседней деревне,
розы редкостной красоты,
а в этом году он даже обдумывает,
не последовать ли дружеским советам,
не принять ли участие в конкурсе роз,
а теперь переходим к погоде.

Джек Уайлер, что вышел в отставку
и завел роман с Пэт Кормак,
чей муж служит в Ирландии,
отверг безмолвные инсинуации
нетерпеливым жестом, как муху.
Он-то голосует за лейбористов,
и его праотцы похоронены здесь,
в этой церкви, ставшей музеем.
Он знает по имени каждое деревце,
каждый цветок и каждого зверя,
но лучше всего ее имя,
и он муж скупердяйки.

Дочь хозяина гостиницы Джиля Гэрита,
покончившего с собой в декабре,
суетится между приглашенными,
разносит подносы, фарфоровую посуду,
а вот и пирожное уронила
с тарелки да на газон.
Неприятное чувство вины
за смерть отца, болевшего раком,
только начинает в ней гнездиться.
Покамест она еще усердствует
в чтении мормонских писаний,
манящих и будоражащих ее.

Мейджер Баттерфильд, о ком поют
(т. е., вдовушка Найт и ее соседки),
что он вышел в отставку сержантом
(ложь о многих ногах),
извлекает воспоминания о Девоне,
избегает упоминать об Индии,
дабы не запутаться в споре.
Колониалист и ностальгик,
нынче он то, что зовут здесь
"барин-крестьянин", у него коровы
обеспечивают нужду в молоке
половины графства,
зарабатывает слишком много
на вкус его ближних,
чтоб не сглазить, спасибо.
Сухопарый, высокий, пьющий.

Рут Хогарт с Кеном Вудом
собираются Эссекс покинуть,
просто эмигрируют в Австралию,
там брат Рут прекрасно устроен.
Молодая пара, но нить печали
уже прошила лица обоих,
и, может, прежде добавим:
на что уж дано уповать нам?

Сесиль, как обычно, сияет
с адвокатом с поджатыми губами,
и кому еще, в общем-то, знать —
как он к ближнему добр,
как он его по-своему любит,
по-своему, не напоказ.
Уже выдули кувшин пива
с хозяйкой сесилева дома,
что всегда так успешно сбивает
расписание адвоката.
Приятели. Странная пара.

Весна — очень милое время,
в деревне милее стократно,
не то чтобы не было тучек,
да только и тучка не тучка.
Вот уж и солнце заходит.
Здесь солнце всегда заходит.
И дыханье вечерней прохлады
еще не близко, но ощутимо,
так что проветриться можно.
До чего же удобны кресла,
и есть время еще для пирожных.

Вообще, что там слышно в мире,
и, не правда ли, так тревожно,
что решением местного совета
срубят липовую аллею у речки,
чтобы именно там воздвигнуть
здание новой почты.
Никогда не бывало такого,
когда был еще старый Симмонс,
да покоится в мире меж роз.

Вот и дети уже вернулись,
крепкая девица и братец,
оба представлены и сбегают,
потом подсобят на кухне.
Час наступает поздний,
еще немного, и откроются пабы.
Завязываются ленивые споры —
прохладно уже или не очень.
Некуда торопиться. Каждая минута
так сладка, и времени много.

В воскресенье, через месяц или два года,
это общество вновь соберется,
кроме нескольких присутствующих,
а потом разбредется.
Не станем предварять событья —
обычай чужаков заокеанских.
Разрумянившаяся мисс Роз,
вся лучится счастьем,
склоняется над клумбой астр,
чтоб и мне протянуть букетик.

Перевод Г-Д. Зингер

 

* * *

Рисовальщик рисует писатель пишет ваятель ваяет
а поэт не поет.
Он гора при дороге
или куст или запах
что-то что обязательно исчезает
чего уже нет
то что было
а вновь не бывает — как осень
жара или стужа снег или смех
сердце когда оно любит
или вода что-то большое непостижимое
подобное ветру песне паруснику что уплывает
что-то что оставляет
что-то

Перевод З. Копельман

 

Натан Зах. Стихотворения

 

 

Hosted by uCoz