|
ОДИНЕШЕНЕК
Кто узнает, что сказал я,
Чем к земле прижат?
Семь мышат и мышка-мама
На полу лежат.
Семь мышат и мышка-мама
Смотрят на дыру.
Говорю им: "Доброй ночи!" —
И картуз беру.
Надеваю я картуз свой
И шагаю прочь —
Одинешеньку, куда мне
В этакую ночь?
Вот стоит шинок на рынке.
Мне мигает из темна:
"У меня вина бочонок,
Чиста золота вина!"
Распахнув пошире двери,
Вваливаюсь я,
Всех приветствую от сердца:
"С праздничком, друзья!"
Кто узнает, что сказал я,
Чем к земле прижат?
Двое пьяных и бутылка
На полу лежат.
Двое пьяных и бутылка
В полной тишине.
Может, стану я четвертым? —
Это не по мне!
Надеваю я картуз свой
И шагаю прочь —
Одинешеньку, куда мне
В этакую ночь?
Перевод Сергея Степанова
|
|
ПРАОТЕЦ ЯНКЕВ ВСТРЕЧАЕТ РОХЛ
Янкев устало тащится.
Уже почти темно.
“Вот и колодец слева,
Тут все быть и должно.”
Он смотрит в карманную Тору:
“Все, как написано, — вот.
Но если все, как написано,
Что же она не идет?”.
Идет, бежит, ой батюшки!
В черной косице — бант.
Прекрасней, чем сказано в Торе, —
Чистейший бриллиант.
“Гутен абенд, мадемуазель,
Я, изволите знать,
Издалека, чужестранец,
Не местный, так сказать.
Я здесь ищу, изволите знать,
Дядюшку моего,
Вы, мадемуазель, наверняка,
Слышали про него.
Мой дядя Ловн, изволите знать,
Вовсе не абы-кто.
Ходили слухи: у него
Мильонов чуть не сто.”
“Лаван Харранский? Неужель!
Ведь это мой пап?!”
“А вы, я понимаю,
Наверно, фройляйн Ра…”
“…А вы — Иаков, мой кузен,” —
Краснеет вдруг она,
И Янкев думает про себя:
“Да-а, девка недурна!”.
Берутся за руки они,
И ветерок ночной
Хватает их и в тот же миг
Уносит за собой.
Перевод Игоря Булатовского
|
|
ПРАОТЕЦ АВРОМ СТЫДИТ ЛОТА
“Лот, сядь и выслушай — срамота!
Ты же без просыху пьешь.
Вчера в “Золотом олене” опять
Устроил грязный дебош.
Так может Ицик Мангер, портной,
Тебе не пристало так:
Две дочери в девках который год,
И ты, тьфу-тьфу, не бедняк.
Побойся Бога: есть у тебя
Зерно и домашний скот.
О каждом гое, что мертвую пьет,
Услышишь: хлещет как Лот.
В канун субботы совсем не грех —
По маленькой, как говорят,
Когда на столе гефилте-фиш,
И свечи святые горят.
Но ты-то хлещешь дни напролет.
И как не льет из ушей?
Так может Гаврила, шабес-гой,
Но так не должен еврей.
Подумай немного — когда-нибудь
Начнут болтать про меня:
“Племянник Аврома пьяница был,
Подонок — ну и родня!”.
И так болтают… — Слушай же ты!
Выкрест! Позор мне с тобой! —
…Что шадхн не ступит на твой порог,
Как будто твой дом чумной.
Что распоследний портняжкин сын
К тебе не пойдет в зятья.
Седеют косы твоих дочерей,
А ты не бросишь питья.
Лот, сядь и выслушай — срамота!
Ты же без просыху пьешь.
Вчера в “Золотом олене” опять
Устроил грязный дебош.
Так может Ицик Мангер, портной,
Тебе не пристало так:
Две дочери в девках который год,
И ты, тьфу-тьфу, не бедняк.”
Перевод Игоря Булатовского
|
|
БАЛЛАДА О СТАРОМ ГАЙДУКЕ
Мчится гайдук на коне вороном,
Ветер свищет в поле ночном.
Ружье за спиною, по ветру власы,
А под ним — деревни, тени и псы.
В гнездышке теплом голубь кричит,
Старый гайдук разбойничать мчит.
Только вот чей там серебряный луч,
Что так слепящ и неистово жгуч?
Это луна льет белый свет,
Тени со шляха высасывает.
Черной овце, чтоб спала до утра,
Грудью своею дает серебра.
Старый гайдук поднимает ружье,
Стреляет в луну — и из глотки ее
Кровь вытекает, — окровавлена,
Рухнув на лес, повисает луна.
Мчится гайдук на коне вороном,
Ветер свищет в поле ночном.
Ружье за спиною, по ветру власы,
А под ним — деревни, тени и псы.
Перевод Сергея Степанова
|
