Самуил Галкин
(1897 - 1960)


          Самуил Залманович Галкин родился в 1897 году в городе Рогачеве в Белоруссии. В шеснадцать лет стал работать учителем в хедере, преподавал литературу и рисование.
          Стихи Галкина впервые опубликованы в 1920 году, через два года в Киеве вышел первый сборник. В дальнейшем творческая деятельность Галкина сочетается с работой в газете, журнале. Творчество Галкина глубоко связано с традиционной еврейской культурой. Частые библейские реминисценции (в образах его поэзии и в их стилистическом оформлении) не являются у Галкина стилизацией, а составляют органическую
часть его творчества.
          Галкин деятельно участвовал в работе Еврейского антифашистского комитета, был членом редколлегии газеты “Эйникайт”. В 1949 г. был арестован по делу ЕАК, но ввиду инфаркта попал в тюремную больницу и избежал расстрела. В тюрьме Галкин написал несколько стихотворений на русском языке еврейскими буквами. Был освобожден в 1955 году.
          Самуил Галкин перевел на идиш ряд произведений А. Пушкина, В. Шекспира, Г. Лонгфелло, В. Маяковского, А. Блока, С. Есенина и др.

 

 

Ицик МАНГЕР

Из "Открытого письма Шмуэлю Галкину "

          Мой дорогой Галкин, Я пишу тебе это письмо, хотя знаю, что тебя уже больше нет среди живущих, что мое письмо уже не дойдет до тебя, потому что обмен письмами между живыми и мертвыми - очень сложное и ненадежное дело.
          И все же я пишу тебе это письмо сейчас, после твоей смерти, после твоих похорон, после того, как твой прах предан земле. А ведь такое письмецо я бы не послал тебе при жизни, потому что оно могло бы тебе повредить, потому что ты-то, может быть, и не знаешь, но НКВД знает, что я ужасный капиталист (я держу Рокфеллера в боковом кармане). А то, что я кошмарный империалист, знает стар и млад. Я глотаю империи, как галушки, и пока что это мне не повредило, потому что помимо ужасных империалистических аппетитов, я обладаю способностью переваривать все эти империи. <...>
          А коли я такой тип, ты уже понимаешь, почему я не отважился написать тебе письмо при жизни. Мне часто хотелось это сделать, особенно когда выходила новая книга
твоих стихов, но я не делал этого потому... Ты понимаешь сам. Кому в Советском Союзе это требуется объяснять?
          Теперь, после твоей смерти, - другое дело. Теперь я могу тебе сказать, что твоя смерть причиняет мне боль, что ты был благородным и нежным лирическим поэтом и что большая часть твоих произведений останется в нашем скорбном еврейском пантеоне.
          Теперь я могу тебе сказать, что среди всех творивших на идиш в Советском Союзе ты был исключением в одном: у тебя есть адрес после смерти, могила, легальная могила. Близкие могут придти к тебе и знать, что тут ты похоронен; что тут, под этим земляным холмиком, лежит, умолкнув навеки, сердце благородного певца Шмуэпя Галкина - поэта. Кто из всей плеяды еврейских поэтов в Советском Союзе может сравниться с тобой?
Ни один еврейский писатель, ни один еврейский поэт в Стране Советов не достиг того, чего достиг ты.
          Где могила Ошера Шварцмана?
          Вы все считали его зачинателем советской еврейской поэзии. <...>
          Какова же правда? Ошер Шварцман был кавалеристом в царской армии. Во время гражданской войны, когда на Украине банды всех мастей грабили и громили еврейские города и местечки, он, еврейский поэт и солдат, добровольцем вступил в красную бригаду. Он хотел освободить, как сказал в одном из стихотворений, "пути, перекрытые страхом", и в борьбе за это освобождение он погиб. Его могила осталась анонимной до сего дня.
          Ошер Шварцман пал в бою. Молодой драматург Бейнуш Штейман стал жертвой погрома. Опять анонимная могила.
          Это было началом советской еврейской литературы. Как символично! Уже первые, предтечи, буревестники исчезли в безымянных могилах.
          Но Ошер Шварцман и бесчисленные еврейские юноши, подобные ему, все же погибли, чтобы прогнать
"страх с путей". Почему же так много анонимных могил в Советском Союзе? Это была судьба почти всех еврейских писателей. "Страх, перекрывший пути", был побежден. Он был изгнан, но не сдался. Напротив, он раскинул свои крылья над всей великой страной. Он поселился в каждом сердце, заставляя пугливо вздрагивать при звуке подозрительных шагов на лестнице,
          Намек на внутренний страх, подспудную тревогу "тех времен" виден в одном из последних стихотворений Лейба Квитко, которое так и называется: "Тревога". "Страх," который когда-то, "перекрыл пути" Ошеру Шварцману, витает сейчас по комнате, не давая поэту сомкнуть глаз в зловещей тишине ночи. Год спустя, после того как это стихотворение было опубликовано, топор упал. И поэт Лейб Квитко увидел перед собой анонимную могилу. Его судьба - судьба всей еврейской литературы в советской России.
          Я знаю, что мне незачем рассказывать это тебе. Ты сам мгновение стоял перед анонимной могилой. Если бы не смерть грузинского тирана, кто знает, отделался бы ты
только "больным сердцем" и укороченными годами. <...>
          Ты, Шмуэль Галкин, был одним из тех немногих, кто уцелел, но уцелел с разбитым сердцем и вырванным языком. Ты видел, как "реабилитировали" твоих убиенных товарищей. Ты видел мумию убийцы в стеклянном гробу в Кремле. И твое сердце не выдержало.
          Союз писателей СССР подготовил твои похороны. Было, говорят, много венков. Среди них - даже один венок с еврейскими буквами. Эти еврейские буквы были наверняка самыми печальными из провожавших тебя. Сожженные и опозоренные. Растоптанные и униженные. Они молча глотали слезы и даже не взглянули на парадную кириллицу. Но у тебя есть адрес, собственная могила.
          Прямо-таки колоссальное достижение Страны Советов.<...>

Перевод с идиш Велвла Чернина

 

 

* * *

Мне звезда отрадна эта
Чистотой и силой света,
Тем, что ни одно светило
Свет подобный не струило,
Тем, что блеск ее ночной.
В капле заключен одной.

Мне звезда отрадна эта
Тем, что блещет до рассвета,
Тем, что, блеск на воды сея,
Не становится тусклее
На своем пути большом —
С звездной выси в водоем.

Мне звезда отрадна эта
Щедростью безмерной света,
Тем, что, свет ее вбирая,
Я безмерность постигаю,
Тем, что сразу отдана
Небу и земле она.

1936
Перевод А. Ахматовой

 

 

ДРЕВО ЖИЗНИ

                      Шолом-Алейхему

Когда к словам твоим я припаду,
Записанным тобой в молчанье строгом,
Мне кажется, что я стою в саду,
Откуда праотец Адам был изгнан богом.

Я с древа жизни терпкий плод сорву
И безнаказанно упьюсь желанным соком.
Ты — провожатый мой, и сквозь листву
Меня Господь не ищет гневным оком.

Бывало, в детстве запрещали нам,
Тревожа тишину, смеяться звонко.
Но верил я, что в твой чудесный храм
Дойдет улыбка робкого ребенка.

В минуту скорби кто мне плакать запретит?
И я по-прежнему тянусь к тебе упрямо.
Никто, никто острей тебя не ощутит
Внезапной наготы прозревшего Адама.

1947
Перевод В. Потаповой

 

РУФЬ

Дни августа... Я опознал их сразу:
Такая высь едва доступна глазу,
И тень листвы сквозная все прелестней,
И сердца стук созвучен “Песни песней”.

Отмечены четырнадцатым годом,
Те дни плывут под ясным небосводом
С их облаками в золотистых блестках,
С тенями на дорожных перекрестках.

Им свойственна еще одна примета —
Я поздно в хедер приходил в то лето.
Колосья гнуло сладостное бремя,
Там по утрам искал я Руфь с Ноэми.

Вокруг поля дышали полной грудью.
Лежал мой город меж Днепром и Друтью,
Меж тихих деревушек белорусских.
Там Руфь встречал я на тропинках узких.

Свернув с дороги в поле спозаранку,
Я поджидал во ржи моавитянку.
Ее, бывало, издали завидишь
И робко с ней заговоришь на “идиш”.

Не удивляясь этому нимало,
Мне Руфь с улыбкой ласковой внимала.
Столь юная, свое покинув племя,
Она осталась утешать Ноэми.

Мне слышалось под ясным небосводом:
“Стал твой народ навек моим народом...”
Мы рядом шли, рука с рукой. Не скрою,
Что я гордился новою сестрою.

Небрежно кудри черные отбросив,
Она несла тяжелый сноп колосьев.
И я спросил, увидя жаркий блеск их:
“Откуда ты, с каких полей библейских?”

Но первый выстрел услыхал я с дрожью,
И Руфь исчезла вдруг за спелой рожью.
Колосья золотые закачались.
И с той поры мы больше не встречались.

1947
Перевод В. Потаповой

 

 

ЕСЛИ СПРОСИШЬ…

Если спросишь в летний вечер:
Ты к кому спешишь навстречу?
Я отвечу: в синей черни
К первой звездочке вечерней,
Над сосновым бором сонным,
Темнотой завороженным,
То ль навстречу тишине
И медлительной луне,
Что всплывает над кустами
Меж застывшими ветвями,
То ль навстречу темным кронам,
Лунным светом озаренным, —
Ясный диск плывет все выше...
А быть может, в путь я вышел,
Чтоб, робея и любя,
Встретить вечер и тебя...

1947
Перевод Л. Озерова

 

Самуил Галкин. Стихотворения

 

 

Hosted by uCoz